Лётчик - истребитель, Капитан. Участник советско - финляндской войны 1939 - 1940 годов. На фронтах Великой Отечественной войны с первого дня, командовал эскадрильей. Сражаясь в составе 154-го авиационного полка, защищал Ленинград. Всего произвёл 203 боевых вылета, в воздушных боях сбил 16 самолётов противника ( по некоторым источникам - 9 лично и 8 в составе группы ). Погиб 30 Сентября 1942 года.
* * *
154-й истребительный полк Майора А. А. Матвеева был одним из тех, на чью долю выпала нелёгкая задача прикрывать с воздуха наши войска, пытавшиеся пробиться к Ленинграду с востока - со стороны Большой земли. Малоизвестные когда - то Погостье, Виняголово, Кондуя, Смердыня, Кордыня что ни день упоминались тогда в боевых донесениях. Близ этих мест шли тяжёлые бои и на земле и в небе.
Особенно напряжённым был Март 1942 года. Ни один вылет не обходился без боя. Но самым тяжёлым для лётчиков оказалось 13 Марта. Механики едва успевали заправлять самолёты горючим и боеприпасами.
Прикрывая пехоту, отличился в тот день и командир первой эскадрильи Старший лейтенант Г. Ф. Глотов. Атаковав большую группу "Юнкерсов", он не дал им отбомбиться. Ушли они, недосчитавшись двух самолётов. Одного сбил сам командир, второго - его ведомые. А через день в газете появился приказ командующего фронтом о награждении Старшего лейтенанта Глотова орденом Красной Звезды.
16 Марта вылетов было так же много. Прямым попаданием реактивного снаряда ( вооружили "эрэсами" американские самолёты Р-40 уже наши техники ) Георгий Глотов разнёс на куски вражеский "Хеншель-126", прилетевший корректировать огонь немецкой артиллерии.
До конца Марта полк уничтожил ещё 10 вражеских самолёов. А 1 Апреля - сразу 8 ! Лётчики посмеивались: ошарашили, мол, противника не первоапрельской шуткой, а чистейшей правдой. Это было действительно здорово - 8 бомбардировщиков за один день ! Да ещё неизвестно, добрались ли до своего аэродрома 3 "Юнкерса", которые ушли от линии фронта "с дымком"...
* * *
А теперь отдельно о Георгии Глотове - одном из лётчиков, которые наиболее отличились в Мартовских боях 1942 года. Отдельно не потому, что на следующий день после опубликования приказа о его награждении орденом Красной Звезды, Глотов снова сбил вражеский самолёт. И не потому, что через два дня зажёг "Хейнкель-111", а затем ещё два дня спустя - "Мессершмитт-110". Повод совсем иной.
Весной 1942 года он вдруг стал замкнутым, слова не вытянешь. Кургузая лётная куртка и кожаный шлем, плотно облегавший его голову, втянутую в меховой воротник, делали Георгия похожим на большую нахохлившуюся птицу. Раньше Глотов был общительным, весёлым. Друзья часто вспоминали как однажды, ещё перед войной, когда полк стоял на полевом аэродроме, Жора Глотов в ненастный вечер занимал лётчиков рассказами о том, как ходил когда - то в разных лаптях.
Его отец не успевал плести лапти на девятерых, и сыну, рвавшему обувку быстрей других, лапти заменялись по одному. Так он и щеголял почти всегда в одном новом лапте, а в другом старом. На этой почве у него даже получились нелады с местным попом, дочки которого дразнили Глотова Ёркой разнолалотным. Прозвище Ёрка не обижало мальчика. Дав сыну имя Георгий, родители так его не называли. Георгий стал Егором, а потом и вовсе Ёрой. Мальчишки даже в Ёршика переиначили. А вот то, что поповны дразнили разнолапотным, - злило. В отместку он частенько таскал поповских дочек за косы.
Священник пожаловался отцу, и тот дал сыну взбучку. Прослышав об этом, поповны совсем осмелели. Тогда Ёрка попросил отца сплести ему парные лапти, чтобы у девчонок не было причины дразниться. Отец отмахнулся, ему и без того хватало работы. Уважил он просьбу сына лишь спустя несколько лет, когда Ёра закончил сельскую школу и собрался уходить из родного села Отскочного в Усмань. Тут уж отец сплёл ему пару новеньких лаптей.
Только в Усмани, выкроив из скудной стипендии немного деньжат, студент педагогического техникума Георгий Глотов обзавелся первыми в жизни ботинками. Они были очень красивыми, но ходить в них с непривычки оказалось не очень - то ловко. Подошва не гнулась, скользила. В лаптях было куда удобней. На всякий случай Георгий завернул их в газету и сунул под кровать.
Лапти действительно пригодились студенту. Он обувал их, отправляясь в деревню. Идти из Усмани в Отскочное было не близко, и ботинок хватило бы ненадолго. Ходить же домой надо было чуть ли не каждую неделю. Хлеба наберешь - легче концы с концами сводить. До околицы Георгий нёс завернутые в газету ботинки под мышкой. Перед тем как войти в село, переобувался и аккуратно заворачивал лапти в газету...
 |
Но вернёмся к весне 1942 года. Среди фронтовых фотографий той поры сохранилась вот эта. Сделана она 21 Марта 1942 года. Фотографу удалось запечатлеть Глотова в тот момент, когда он рассказывал лётчикам Василию Гнееву и Ивану Чемоданову о том, как им был атакован и сбит "Мессершмитт-110": чуть сдвинутый на затылок шлем, левая рука, изображающая немецкий самолёт, опущена. Её неотвратимо преследует правая рука, которая обозначает машину самого Глотова...
Лётчики, изображённые на фото вместе с Г. Ф. Глотовым, так же как и их командир, имели на своём счету значительное число побед: Василий Иванович Гнеев сбил 6 самолётов лично и 12 в группе, а Иван Иванович Чемоданов - 11 лично и 11 в группе.
...Аэродром 154-го авиаполка находился на берегу Волхова, но оттуда не доносилось ни единого звука - в полку оставалось лишь несколько самолётов. В ожидании, когда прибудут новые машины, летали по очереди. И конечно же, вынужденное безделье тяготило.
Но только ли этим объяснялось мрачное настроение Георгия Глотова ? У него, командира эскадрильи, был самолёт, и, к тому же, забот хватало и без полётов. Нет, что - то здесь было другое. Однако спросить Глотова никто не решался. Он мог и обрезать. Однажды утром досталось от него инженеру из дивизии. Узнав, что тот приехал устанавливать на его самолёте фотоаппарат для аэросъемок, Глотов вскипел:
- Я бы унты сбросил, чтобы машине было легче, а вы в неё такую бандуру суёте. Фотоаппаратом вражеский самолёт не собьёшь, а я ведь, как - никак, лётчик - истребитель. Сами бы и занимались фотографией.
Потом он, наверное, жалел, что незаслуженно обидел инженера. Знал ведь, что с помощью фотографий артиллеристам и бомбардировщикам легче накрывать цели, всё знал, а вот не сдержался.
Дня за два до этого обрушился на своего механика, и всё из - за того, что сержант принялся рисовать на фюзеляже ещё одну звёздочку. Механик слышал от лётчиков, что Глотов сбил очередной немецкий самолёт, и решил сделать командиру сюрприз: покуда он докладывает о только что происходившем бое, на самолёте появится свеженькая звёздочка. Десятая !
Вернувшись с командного пункта, Глотов бросил на механика взгляд, не обещавший ничего хорошего. Негромко, зато очень внятно спросил:
- Вы что это ударились в живопись, вместо того чтобы готовить самолёт к очередному вылету ?
Механик растерялся. Хотел стать смирно, но мешали кисть и баночка с краской. Держа их в неловко оттопыренных руках, он сказал, что хотел отметить новую победу командира.
- Новую победу ? - переспросил Глотов. - А вы её видели, эту новую победу ?
Сержант сослался на лётчиков. Они, мол, рассказывали, что атакованный командиром "Мессершмитт" с дымом пошёл вниз.
- Это я тоже видел, - прервал его Глотов. - Только запомните: не всякий самолёт, который снижается с дымом, обязательно сбит. Может быть, он спокойно додымил до своего аэродрома, и, пока вы здесь художничаете, его подремонтируют. А завтра, глядишь, опять появится над линией фронта.
И вдруг резко, даже зло приказал:
- Быстро замажьте свою живопись !
Была, оказывается, довольно веская причина для плохого настроения командира эскадрильи. Перед тем как стать матерью, жена Георгия Глотова уехала к родным. И вдруг война. Село Дубровичи, в котором жили родственники жены, и Шмойлово, где находилась сельская больница, были не так уж далеко от аэродрома. Но вырваться туда Глотову не удалось. Начались бои, и просить отпуск не хватало совести. Да и мог ли он подумать, что 9 Июля 1941 года, на 18-й день войны, немцы захватят Псков, от которого до Шмойлова и Дубровичей не набиралось и 50 километров.
Возвращаясь в тот день с задания, Глотов завернул туда посмотреть, найдется ли место для посадки. Прошёлся даже на бреющем и решил, что сесть можно вполне. А сбегать в деревню недолго. Как - нибудь втиснул бы жену и ребёнка в самолёт.
Ещё раз пронёсся над самой землей - ни рытвин, ни камней. Но не сел. Набрал высоту и ушёл. Он понимал, что, если даже всё обойдется благополучно, ему этого не простят. Не наказание пугало его, нет. Он представлял себе, с каким укором будут смотреть на него лётчики. Чего доброго, кто - нибудь скажет: "Такая война, а ты боевой самолёт приспособил для своих семейных дел !".
На следующий день Глотов всё - таки согрешил. Выпало ему лететь на разведку. Сделал он всё точно по приказу, а потом не выдержал, развернулся и на бреющем выскочил к деревне Шмойлово. Глянул - больница горит. Пролетел над Дубровичами - ни души, будто вымерло всё село. В тот же день туда вошли немецкие войска. А на следующий они ворвались в Порхов. Шмойлово, Дубровичи и вместе с ними вся эта местность очутилась по ту сторону фронта. С той поры никаких известий о родных у Глотова не было...
Потом его перевели командиром эскадрильи в 159-й истребительный авиаполк. А осенью 1942 года он погиб.
Случилось это 30 Сентября. В тот день, в бою над Синявином, ведомый Глотова был атакован сзади. Самый страшный удар в воздушном бою - это удар сзади. Ведомому Капитана Глотова грозила неизбежная гибель. Командир бросился ему на помощь, но тут другой немецкий истребитель атаковал самого Глотова. Конечно же, он заметил опасность, и у него ещё оставалось время выскочить из - под удара. Но тогда наверняка погиб бы товарищ. Глотов сбил "Мессер", который уже ловил в прицел ещё неопытного лётчика.
Это была последняя победа Капитана Г. Ф. Глотова. Только механику не удалось нарисовать на фюзеляже командирского самолёта 16-ю звёздочку. Капитан спас ведомого, сам же спастись не успел...
